Страницы Миллбурнского клуба, 2 - Страница 37

угадать. Как ни крути, а в сумме получаются сапоги всмятку, только из самойлучшей кожи, хорошо проваренные и политые каким-то небесным соусом. Есть их всеравно невозможно, можно разве только облизывать.

В произведениях художественных Запад (накотором Достоевский в общей сложности провел несколько лет) становится празднымРулетенбургом («Игрок»), местом лечения и успокоения (Швейцария в «Идиоте») илиотдыха проигравшихся петербургских шалопаев, вовлеченных в некрасивые истории(Эмс в «Подростке»). С Европой всегда связано что-то несимпатичное,исчерпанное. Достоевский-романист терпеть не может Запад – там живут толькорусские бездельники и русские неудачники. И живет на Западе сам, неустанноработая, да и, как теперь выяснилось, к когорте неудачников тоже не принадлежа.Но он не любит Запад еще с первой своей поездки. А за что его, спрашивается,любить? Там же нет ничего хорошего, одна страсть к наживе.

Автор«Заметок» проходит мимо гордой самодостаточности швейцарских и итальянскихкоммун (спустя несколько лет «Идиот» был полностью написан в Швейцарии иИталии, такова ирония истории). Издеваясь над французским буржуа, которыйбольше всего на свете мечтает увидеть море («voir la mer»)и так любит «se roulerdans l’herbe»(поваляться на траве), демонстрируя единение с природой, наш едкий наблюдательвовсе не обращает внимания на совершавшуюся на его глазах революцию в живописи,наступающую эпоху “Dejeneur sur l’herbe”– («Завтрака на траве»), написанного именно в 1862-63 годах.

Вото французском буржуа, который больше всего любит ездить за город и на отдых кморю, хочется сказать особо, но только после почтительного реверанса в адресбеспощадной критики, которой автор «Записок» подвергает французский бульварныйтеатр. Ни один обозреватель современных российских мыльных опер не написалничего более точного и уничтожающего. Вывод прост: жанр этот низок, в историикультуры не остается, но умирать не собирается. Да и как могут умеретьбесконечные варианты бессмертного сюжета: «Вдруг оказывается, что [герой] вовсене сирота, а законный сын Ротшильда. Получаются миллионы. Но Гюстав гордо ипрезрительно отвергает миллионы». Или: «Сесиль, разумеется, по-прежнему безгроша, но только в первом акте; впоследствии же у ней оказывается миллион».

Постойте,вдруг закричит внимательный читатель, я это уже где-то видел, я помню! А как же-с,сказал бы г-н Лебедев, конечно, видели-с. «…Это того самого Семена ПарфеновичаРогожина, потомственного почетного гражданина, что с месяц назад тому помре идва с половиной миллиона капиталу оставил?» И страниц через сто с лишком: «Поздравляювас, князь! Может быть, тоже миллиона полтора получите, а пожалуй, что ибольше. Папушкин был очень богатый купец». Наследство – одно, второе, миллионы,роковые женщины, растление, убийство, – не зря из «Идиота» вышел стольпопулярный сериал.

Нодело в том, что «Идиот» – не мыльная опера, и не драма Викторьена Сарду, авеликая книга, до сих пор еще не прочитанная и не понятая, и к ней можноприложить слова самого Достоевского, сказанные о «Дон-Кихоте»: «Это покапоследнее и величайшее слово человеческой мысли … и если б кончилась земля, испросили там, где-нибудь, людей: "Что вы, поняли ли вашу жизнь на земле ичто об ней заключили?" – то человек мог бы молча подать Дон-Кихота». Или «Идиота».

Заметим,что литературных параллелей между князем Мышкиным и Ламанчским идальго – мореразливанное, но не они представляют для нас интерес или, тем более, важность.Гораздо значительнее воздействие, которое эти образы оказали на реальных людей.Порождения буйной фантазии Сервантеса и Достоевского стали объектамиконкретного пространства человеческой жизни, звездами с точными координатами,законами передвижения и параметрами излучения. Это не значит, что они поддаютсяобъяснению – феномен-то не природный.

В1943 году, во фронтовом письме, говоря о смерти своего брата, только чтопогибшего на Курской дуге, дед автора этих строк упоминает «вопрос ИванаКарамазова» и на собственном опыте свидетельствует, что «подавление темной силывозможно только путем зла». И тут же пишет о том, что недавно ему «подвернулсяв руки "Идиот". Я перечитал его дважды и, как мне кажется, многое внем понял. Понял значение многих тем, затрагиваемых в романе, как развитиеодной и главной темы... Почему в "Идиоте" речь идет об эпилепсии? Этосвязано с темой синтеза, гармонии, которой посвящен весь роман. Мышкин задуман:свет, гармония, синтез "настигают" как результат болезни, припадка,т.е. этот высший момент жизни духа является следствием болезни, следствием"низкого", "животного", "материального"состояния. Но что из того? Важно, что синтез все-таки наступает».

Важно,пишет офицер Красной Армии 1943 года, что синтез все-таки наступает. Стопятьдесят лет назад, работая над «Заметками», Достоевский находит неожиданнуюформулу, много более важную, нежели его свидетельства оЕвропе: «Напротив, говорю я, не только не надо быть безличностью, но именнонадо стать личностью, даже гораздо в высочайшей степени, чем та, которая теперьопределилась на Западе. Самовольное, совершенно сознательное и никем непринужденное самопожертвование всего себя в пользу всех есть, по-моему, признаквысочайшего развития личности, высочайшего ее могущества, высочайшегосамообладания, высочайшей свободы… Сильно развитая личность, вполне уверенная всвоем праве быть личностью, уже не имеющая за себя никакого страха, ничего неможет и сделать другого,… как отдать [себя] всю всем, чтоб и другие все былиточно такими же самоправными и счастливыми личностями». Именно эти слова давно