Страницы Миллбурнского клуба, 2 - Страница 33

что ли? Да только жил-то здесь он не так давно, чтобы привыкнуть, так что врядли. Но домик тот, конечно, решил перестроить, расширить. Тогда вообще жизньполучше стала, если помните.

Тольковот незадача – после родов-то последних Эльза страсть как сдала. Нервное что-то– заговариваться стала, застывать на одном месте. Начали ее врачам показывать,а те ничего понять не могут: кто одно говорит, кто другое, кто шестнадцатое. Икак тут разобраться, я вас спрашиваю? Этот предлагает пансионат, тот воды,третий – больницу с особым терапевтическим режимом. Делать нечего – надо всепробовать.

Итак они ее, бедняжечку, тридцать лет возили: то на месяц с лишком в больницу,то снова домой. Не то чтобы совсем без пользы лечение это, бывало облегчение ине раз. Но как поправят ее чуть-чуть, проживет она в семье с несколько недельили даже больше, и прямиком обратно в больницу. Когда дома, то ничегострашного, совсем нормальная была, со стороны не заметно ни капельки. Толькобольше месяцев трех не удавалось ее в норме держать – приступы, скорая помощь иназад, под надзор знающих людей. Потом, конечно, задерживалась и на подольше –когда новые лекарства появились, успокаивающие. Но сначала тяжело было. И все –на Вольфганге, Марианна тогда уже поступила в консерваторию, хотя могла бы,конечно, отцу помочь, с сестрами-то. Ну да, у нее уже другая жизнь началась,это правда. Вообще, другая жизнь очень быстро началась, лет через десять послевойны, и была, знаете, веселая, что ли? Уж точно, не грустная. Всегда такбывает – у молодых свое, у стариков – свое. Одним – ломать дрова, другим –собирать опилки. Хотя какие они старики были – едва сорок стукнуло.

Вскорепосле рождения Елизаветы, уже в середине пятидесятых, Вольфганг начал ходить напочту, отправлять какие-то заказные письма. Раз в месяц примерно. Толстые, снаклейками. Получал обратные, такие же толстые, но, как правило, с большойзадержкой и нерегулярно. В серых конвертах грубой бумаги, с проеденными углами,перетянутые бечевкой, с какими-то старыми сургучными печатями. Потом объявил,что его перевели в другой департамент – но никогда не распространялся, какойименно. Письма ему по-прежнему продолжали приходить, правда, редко.

Иногдаего с нового места посылали в командировки, недели на две. О них тоже Вольфгангособо не распространялся: куда, зачем, по какому случаю? Ни домашние не знали,ни соседи понятия не имели, хотя он их то и дело просил за дочками присмотреть.Только тогда платили маленькие суточные – вот он и стал немного экономить.Машину лет десять, наверно, не менял, а то и больше. Но жили Ортеры, конечно,не так уж плохо. Я о деньгах говорю, естественно, а про остальное разве ктознает. Сами слышали: чужая семья – потемки. И о правительстве от Вольфганга –ни одного дурного слова, а его, если помните, кто только тогда не поругивал. Всебыли недовольны: и левые, и правые, и либералы, и ветераны.

Марианнеоткрыл глаза кто-то из ее однокурсников, кажется, даже пытавшийся в то время заней ухаживать. Длинноволосый, по тогдашней моде, в узких, чуть коротковатыхбрючках и широконосых ботинках, которые, наоборот, были ему велики, смехота, даи только. «А не работает ли твой папаша на ведомство по охране конституции? Илина контрразведку?.. Сколько-сколько лет он пробыл в России? И язык знает? И тыоб этом никогда не задумывалась? Ну, даешь!»

Напоследнюю фразу Марианна даже чуть-чуть обиделась, хотя была тем парнемсерьезно увлечена. Но не вышло у них совсем по другой причине, я вам как-нибудьпотом расскажу, сейчас не к спеху. А зарубку себе сделала – действительно, отецо своей работе никогда не рассказывал, никогда не уезжал в командировки безпаспорта и по-прежнему часто гулял по вечерам, до городка и обратно, четырекилометра, не меньше. Как-то она напросилась с ним, хочу, мол, прошвырнуться.Он удивился, но ничего не сказал. Махнул рукой в сторону – пожалуйста, и пошелвперед. Только иногда хлестнет палкой по травинкам: вжик, вжик. Или шнурокраспустившийся завяжет. И дальше идет. Она – за ним, нога в ногу, но так и нерешилась спросить о чем-либо. Так и прошагали они час с лишком – молча. Как вовремя оно на велосипеде – не было у них никаких разговоров, он ее вез, жал напедали, следил за дорожным движением, а она смотрела по сторонам или думала опредстоящем уроке. Да и о чем беседовать, малому со старым-то? Вы не согласны?

Иуже когда вдали завиднелось светящееся окно столовой, у которого ее родители,быть может, сидели поздней осенью сорок третьего года, Марианна вдруг спросиласовсем не то, что собиралась: «А ты никогда не хотел съездить на восток,посмотреть на наш… твой дом?» «Его уже нет, – быстро ответил Вольфганг. Изачем-то добавил: – Незачем перебираться через границу для того чтобы смотретьна развалины». «А Колизей?» – тут же взвилась Марианна и даже не заметила, каких разговор повернул совсем в другую сторону.

Повыходным герр Ортер продолжал понемногу работать над пристройкой к дому. Всематериалы отбирал сам – ездил по магазинам, приценивался, проверял. Дотошныйбыл хозяин, и знающий. Проектировщика пригласил для каких-то чертежей, аостальное – своими руками. Теперь немногие так делают, а в старое время,особенно в селах, было положено, чтобы каждый хозяин с деревом работать умел.Это ж вам не печи класть.

Ивполне симпатичная комнатка получилась, доложу я вам. С окнами на восток –правда, на чей-нибудь вкус, чересчур широкими. Солнца многовато, особеннопоутру. К тому же он туда передвинул свой письменный стол, а потом и кушетку –Эльза-то к тому времени не часто дома бывала, бедная. И кстати судачили тут