Страницы Миллбурнского клуба, 2 - Страница 32

состарились, а так ничего разузнать и не могут.

Усоседки новой, скрипачки, муж вернулся один из первых, даже не покалеченный.Чудеса – попал к англичанам, а они его быстро выпустили, и полгода не прошло.Он такой был, ничего, работящий. Птичник им сразу состряпал из последних досок.Взаправдашний, с насестом, а не палатку какую-нибудь с дырками в полстены. Носкоро съехали они, вот жалость – кричал бедняга по ночам страшно, всех будил,детей пугал. А сам такой небольшой совсем, лысенький, даже субтильный. По утрамничего не помнил, стеснялся ужасно, конфузился до икоты. В общем, уехали они –лечиться и жизнь как-то устраивать. Но скрипку она Марианне оставила: сказала,учись, девочка, может, кому-то на этой земле еще понадобится музыка.

Иаккурат в канун Рождества от Вольфганга пришла открытка – через Красный Крест.Мол, здоров, нахожусь в плену, место сообщить не могу, но обращаются хорошо,дают работать, ждите дальнейших известий. И про то, как в ответ писать, тожесообщил, там и приписка была официальная, разъяснительная.

Выспросите, что Эльза? Ну, она всегда говорила, что ни на единый миг несомневалась. В том, что вернется. Что каждую секунду чувствовала – не погиб он.Наверно, так и было. Только ведь многие похоже говорили, а потом оказывалось –неправда, умер он, давно, в тот же самый день, когда извещение выписали. Илипозже скончался – в плену, от ран да болезней. Или даже неизвестно, где икогда. Только не вернулся ни тот, ни этот, ни третий. Пропали вчистую. А Вольфганг– вернулся. Правда, если честно, после первой открытки в этом ни у когосомнения не было. Коль он из той мясорубки живым вышел, то уж дальше как-нибудьвыберется, головастый-то наш. Так оно и вышло. А что через пять лет, так многиеже дольше просидели. Когда приехали – слова немецкого не помнили, слышали протакое? И все больные-пребольные, только и годны, что в санаторий. Вольфганг же,сами помните. Ну, постарел, обветрился малость, и поседел чуток, но узнатьможно. И здоров, и вообще – красавец мужчина, если уж напрямую. Тогда такие навес золота были, между прочим.

Матьего, правда, не дождалась, вот что обидно. Сразу после войны ей чуток лучшестало, а когда открытка-то от Вольфганга пришла, она совсем приободрилась, подому ходить начала. Убиралась, Марианну из школы ждала, чай заваривала. Они сЭльзой, к концу ее жизни, совсем сдружились – ладно жили, тихо. Не каждая матьсо своей дочерью так может, скажу я вам. И ведь в какой-то момент от Вольфгангаписьма пошли чаще. Стало ясно, что положение улучшается и что скоро можно будетуехать, только держат его какие-то формальности да закорючки бумажные. Или ещекакая закавыка? С русскими, сами знаете, договориться тяжело было – и тогда, исейчас. Никакой разницы. Так что до последнего момента все было неясно. Можетбыть, фрау Ортер это и подкосило окончательно – то он вроде уже почти едет, ато вдруг опять что-то срывается. Последнее письмо из России, где он писал, чтоих не сегодня-завтра отправляют, Эльза ей у постели читала вслух, а та толькоглазами показывала, что понимает.

Передсмертью к ней речь ненадолго вернулась. Эльза рассказывала, что даже оторопела.Задремала она, вроде, у кровати-то. А старая фрау вдруг вздохнула и говорит: «Всегда-тоя его слушалась…» Эльза сидит, сна ни в одном глазу, слова вымолвить не может.А та снова: «Всегда-то я его слушалась…» Замолчала и отошла вскоре. Вспоминалаона, видать, что-то такое. Особенное, наверно, как же иначе. Так оно заведено вминуты нашего земного ухода. Но не знаю, даже представить не могу, что онаимела в виду. Может, у нее уже сознание помутилось, тогда и обсуждать здесьнечего – только остановиться на мгновение и почтить память усопшей. Хотя нет,говорят, что совсем в последний момент, наоборот, просветляется все. А вы какдумаете?

Расспрашивалли Вольфганг жену? И она его – как да что? Не знаю. Да чего тут расспрашивать –все ж и так понятно. Если выжили, надо жить. Вольфганг, между прочим, доманедолго сидел. Нанялся в налоговое управление, счетоводом, и еще поделкамивсякими подрабатывал, как-то обмолвился, что никогда ручной труд не любил, арусские сделали из него мастера на все руки. Что у них тоже с мужчинами осталсябольшой недобор – вот и приходилось…

Послеработы гулял – всегда в одном направлении, к станции, сначала ровно полчаса, апотом, как силенок стало побольше, то и до часу доходило. И вечерами часто накрыльце сидел, точил что-то, собирал, свинчивал. Иногда задумывался,останавливался прямо посередине. Эльза тогда к нему на всякий случай неподходила – мало ли что. И так она нарадоваться не могла – вернулся живой, сцелыми руками-ногами, без болей всяких да снов ужасных. Это, если честно, нечасто бывало, спросите, если не верите.

Марианна,правда, никак к нему привыкнуть не могла. Да и понятно, она ж без него выросла,ей уже почти десять лет было, когда отец пришел. Чуралась, бегала. Начал он еев город возить на велосипеде, музыкой заниматься, три раза в неделю, все деньгина это отдавали, а лишних тогда ни у кого не было. Тем более что они ужесестричку ожидали – вот так-то, на зависть многим. И родилась – Екатеринойназвали. А потом через два года еще одна – Елизавета. Такие вот имена царские,даже императорские, можно сказать. Ну, эти девицы так и выросли – боевые, наподбор, с прямыми спинами да широкими глазами, никогда за словом в карман нелезли, их в школе даже учителя побаивались.

Послужбе Вольфганга постепенно продвигали, потом перевели в какое-то центральноеуправление. Стал он ездить туда на поезде почти полтора часа, на двухэлектричках, но жить к работе поближе никак не хотел. Не знаю, почему – привык,