Страницы Миллбурнского клуба, 2 - Страница 31

одну комнату, в ней же и спим, дров хватает. А Хофмейстеры-то? Ох, что здесьговорить, сами знаете, чем все кончилось. Хотя зимой и перебои пошли спродовольствием, и новости в газетах стали уж чересчур неуравновешенные… Ностарик упорный был, ничего не хотел слушать, вот и доупорствовал. А, с другойстороны, я уже обращал ваше внимание, вся наша страна, как выяснилось, былаисключительно крепка задним умом. И не забудьте, человек-то всегда верит влучшее, пока его по голове поленом не треснет. Верить – оно приятно и полезно.И жизнь, коли есть у тебя в сердце искренний стержень, много легче переносится.В любые, замечу, времена. Ну, хорошо, не буду обобщать, раз вам не нравится.

Главное,ведь у фрау Берты уже начались всякие там темные предчувствия. Женщины, онивообще проницательнее нашего брата, чего скрывать-то – так все равно не успели.Письма от нее остались, и не одно, а несколько. И все на один манер. ПросилаЭльзу, слово в слово: выбери три денька, приезжай, уговори отца-то. Плачь, наколени встань, что хочешь сделай. Но как выберешь-то? Все на ней: и ребенок, иработа, и свекровь прибаливать начала, от холодов. Они себя, конечно, утешали,уговаривали – а тогда все так делали – что раз военных предприятий в родномгороде нет, то и бомбить не будут. Вот чудаки! Как будто наши-то у теходни только военные предприятия бомбили, точечным, так сказать, способом. Ичего после этого в ответ ждать – учтивости да рыцарского обращения? Мойпрекрасный сэр, я атакую вас, защищайтесь!

Былоэто уже в сорок четвертом, но еще до того, как Вольфганг пропал – так что набедняжку Эльзу все свалилось чуть не в один час. Сначала пришло письмо откого-то из старинных родительских приятелей, кажется, пастора, его потом ещенацисты арестовали, он чудом жив остался, а потом опять сидел, уже прикоммунистах, долго сидел. За него ваши патлатые никаких митингов не устраивали,писем не подписывали, им бы только в Латинской Америке революции придумывать.Но извините, теперь уж я сам виноват – отвлекся. Не по почте пришло, без маркии обратного адреса – кто-то в ящик опустил, вечером, наверно, они и не слышали.Мол, выражаю соболезнование, прямое попадание, смерть мгновенная, молитесь одушах ваших родителей. Думайте о ребенке, это вам поможет и да благослови васГосподь Бог. А извещение о Вольфганге пришло в следующем месяце.

Новсе-таки не похоронка, а что «пропал без вести». Тут еще какая-то надежда есть.Еще с той войны люди помнили, что возвращались некоторые иногда года через два,а то и три, особенно, которые в Россию попали. Почернела Эльза, потемнела, нотраура не надела – нельзя, подумают, что по мужу. И снова – за работу. Вгородах тогда всех сгоняли рвы рыть, убежища строить. А в деревне все жеполегче было – и кое-каким хозяйством они обзавелись, успели, на последние-тогроши. Куры там, утки. По малости, конечно, много тогда ни у кого не было. Игородские они – опыта никакого, смех один, хотя старая фрау Ортер в деревневыросла, помнила кое-что. Ну и Эльза потом понаторела, тоже, чай, не белоручкойросла.

Летомначали уже по-настоящему бомбить – и потянулся народ в деревню, кто мог. Всебольше женщины с детьми малыми. Эльза две семьи к себе пустила – таких же женсолдатских, одна уже вдовая была. Хоть и тесно стало, а легче, все по домупомощь какая. Одна из горожанок оказалась музыкантом, и начала Марианну наскрипке учить. Да, вот так и перебивались, друг без дружки выжить непростобыло. Ох, время, времечко…

Толькотем, кто на востоке остался, еще хуже пришлось. Эвакуироваться ведь запретили,а потом надо было защищать нашу священную землю до последнего человека, самизнаете. А когда русские пришли, тоже, извините меня, сухарями с повидлом никогоне кормили. Так ведь и мы их не миловали, прости Господи. Вот жизнь-тораспроклятая, как подумаешь, а зачем это было? Что нам, одной войны не хватило?

Эльзаникому не рассказывала, как прожила это время, так что не знаю, не спрашивайте.У них, слава богу, сражений не вели, даже город по соседству не бомбили – тамтеперь один сплошной музей, вы, я надеюсь, заезжали? Ну, тогда завтра, прямо сутра двигайтесь – обязательно, таких мест в Европе раз-два и обчелся. Тожеповезло – без этого на войне никак. Был, говорят, у англичан или у американцевв штабе разумный человек из старых офицеров. Или не злой, не знаю уже.Распорядился не трогать.

Такчто выжила, и даже не болела ни разу, не до того было. Что у нее на душеделалось – откуда мне знать, посудите сами. Только обмолвилась как-то: когда порадио объявили капитуляцию, она решила выбраться в город за продуктами – былане была, у них соль уже с неделю как кончилась. И вот услышала вместо сиреныэто «сообщение верховного командования», но ничего не почувствовала, никакогооблегчения, только злость какую-то. Даже остановилась, слезла с велосипедапрямо у радиорупора, села в траву и ну – рыдать в голос, никак остановиться неможет. Не поверите – и ведь не она одна, мне многие, кто конец войны помнит,говорили подобное, и мужчины тоже. Даже не знаю, что сказать, как объяснить, новедь и понятно, истощились все до предела, до самой последней ниточки, а тутбаста, конец.

Толькокому конец, а кому – еще ждать-дожидаться, годами мучиться. И долго бывало,иногда лет двадцать спустя в Россию всё ездили, с сопровождающими всякими,последние деньги изводили. Искали могилки, кресты ржавые или хотя бы таблички сдатами. Не у всех вышло, даже так скажу – мало у кого, разве что у счастливцевкаких. И никаких зацепок. К архивам не подступиться, да и не вся правда вархивах-то этих. До сих пор даже кое-кто ищет, сами знаете. Уже дети