Страницы Миллбурнского клуба, 2 - Страница 29

втемяшивали. Вот мы и влипли по полной программе. Только обидно, что относятсядетишки к нам свысока. Проступает у них иногда какая-то прямо спесь. Неприятно,что ни говори. Вежливые – этого не отнимешь, не спорю, говорю же, хорошо учат,но высокомерные. Ладно, хорошо хоть, что разговаривают, так сказать, со старшимпоколением. Жалко только, несмотря на учение это замечательное, про войну ониничего не знают. Тут, конечно, ошибка – недостача, я бы сказал. Чует моесердце, отольется им. Про войну надо знать.

Сфронта, конечно, реляции по-прежнему шли самые победные – так ведь и правдивые,между прочим. Я даже думаю, что многие тогда все равно как опьянели от гордостиза Vaterland. Ну, и верно – вся Европаупала, как карточный домик, и, казалось, что дело сделано и так оно теперьвсегда и будет. На тысячу лет – прямо как в газетах писали. Что больше нетникаких неожиданностей за косогором, что все уже решено и определено. Нечегоспрашивать, сомневаться, только исполнять без сучка и задоринки. Хотя, чегоскрывать, исполняли и до этого очень неплохо. Здорово исполняли, скажу я вам. АВольфганг бомбардировал Эльзу письмами – забочусь, мол, дорогая, о здоровье,твоем и нашей маленькой дочурки, и желаю, чтобы вы побыстрее перебирались вдеревню. Эльза прямо не знала, что делать. Она мужу во всем верила, ни разу онпока неправым не оказывался, но ведь глупо, вы понимаете, глупо?

СтарыйХофмейстер, когда узнал, так раскричался – аж все горло разодрал в голый хрип.Полчаса в него воду ароматную лили, откачивали. Ну, успокоились, уложилибеднягу отдыхать, и тут мать Эльзы, толстая фрау Берта, говорит: «Знаешь,дочка, а действительно, поезжай-ка ты сразу, как потеплеет, посмотри, что там икак. Собственность все-таки, нельзя иначе. Вольфганг твой – он побольше нашегопонимает. Мы-то сидим, ничего не знаем, а он с важными людьми общается, слышитразное. Даже если не приглянется тебе – легче съездить, не перечить мужу. А мыпока за внучкой присмотрим».

Эльзадомик этот не сразу нашла – напутала с адресом. Потом разобралась, где и куда,но сначала хорошо помучилась. Дорога тогда там была узкая, едва проезжая. Почтипустырь – никаких автобусов, даже машины редко-редко, да и не сядешь, мало личто. Хорошо, попался шофер-добряк с молоковоза, у него аж три сына служили, ивсе в авиации. Подбросил ее за полных пять километров от бамбергской станции.Места, говорит, у нас тихие. Наверно, скучно с непривычки вам, юная фрау, здесьпокажется.

Сразуузнала мужнину руку – замки смазаны, только вставь ключ, сами откроются. Но каквошла – чуть не заплакала. Бедность-то какая! Хотя большой, конечно, дом –сразу поняла, что еще замучается его топить. И пусто все – едва три тарелкинашла в буфете да чашку со щербиною. И чей это дом был – непонятно, ничего неосталось, только пятна белые на стенах, где фотографии да картины раньшевисели. Ну, она девушка тоже была не промах – растопила с грехом пополам печку,кое-как обогрелась, переночевала – и назавтра домой, забыть все, как страшныйсон.

Впоезде попался ей попутчик – ну, чуток постарше нашего Вольфганга, толькомайор, из танковых, кадровых. Ветеран, командир батальона. Награжденный,конечно – удалец, все, как есть. Тоже возвращался на Восточный фронт из отпускапо ранению. Разговорились. И Эльза ему – видать, трясло ее по-прежнему –выложила, как на исповеди. Дескать, муж зачем-то купил в глухой глуши домик вчетыре с половиной окна, а теперь заставляет туда перебираться, это смладенцем-то. А они здесь и знать никого не знают, да и вообще – тяжело изродного города уезжать от родных и близких, к тому же на пустое место. Танкистслушал ее, слушал, а потом возьми да и скажи: «Муж-то ваш, фрау, совсем,кажется, не дурак. Kein Dummkopf– именно так. Простите меня, бременца, за откровенность, но я вырос в порту,привык выражаться напрямую. Его когда призвали-то? А, еще до войны, я так идумал. Что, писал, произвели в обер-лейтенанты? Молодец, поздравляю вас, фрау.Настоящий тевтонский герой. Должны гордиться. И как бы это сказать правильно –верить. Да, glauben.Не зря же сказано, wer’s glaubt,wirdselig*.Искренне вам завидую и желаю всего наилучшего».

Тутона его, как водится, спросила, когда война-то закончится? Что ли, расположилон ее чем-то – совсем ведь человек незнакомый. Тогда кого попало о таких вещахне спрашивали. Отвечает: не могу, дорогая фрау, проникнуть в мудрость нашеговерховного командования, я все-таки простой офицер, не более, хотя мне,конечно, лестно ваше доверие. Думаю, мы с вами не слишком ошибемся, еслипредположим, что этот год окажется решающим. Поэтому может быть к концуследующего или даже еще чуть спустя… На вашем месте, я бы подождал, пока весна,как сказал какой-то поэт, не вступит в свои права, и, по совету супруга,двинулся бы в деревню. Хороший воздух, понимаете, это не шутка. Я и своим бы тоже самое прописал, да нет у меня никого, кроме матушки, а брат, вот, младший,узнали мы только что, погиб в Ливии, при наступлении, ну, вы читали наверняка –там большая победа была. Пал, так сказать, за великую Германию. За счастьебудущих немецких поколений. Чтобы лучше жилось таким, как ваша дочь, meineliebeFrau,чего я ей искренне желаю. Тоже танкист был. Меня потому и отпустили домой-то…Иначе бы подлечили в госпитале пару недель, как в прошлый раз – и назад.

Эльзавернулась, рассказала все родителям. Те ничего понять не могут. Тут слухипошли, что где-то бомбежка была большая, и что собирали народ, объясняли –случайно прорвалось несколько английских самолетов, но их все на обратном путисбили. Потом сразу комом покатилось: раздали противогазы, учения начались, светстали гасить и пошли воздушные тревоги, одна за одной. Тут фрау Берта и говорит