Своемнение он обыкновенно высказывал прямо и откровенно, а вот о доводахпредпочитал умалчивать. Это, кстати, свидетельствует о немалом уме. Подумайте,и вы оцените. Ага, уловили? Интересно еще вот что: не раз и не два поведениеВольфганга при обсуждении того или иного вопроса оказывалось много убедительнеетех аргументов, которые он мог бы привести. Как это объяснить? Не знаю, нопонемногу ему стали верить без особых споров. Слишком часто он оказывался прав.Или, давайте, скажем по-другому: для окружающих было очевидно, чтообер-лейтенант являлся чрезвычайно предусмотрительным человеком, хотя несколькоскрытным. Можно даже выразиться еще четче и, если позволите, без обиняков: геррОртер обладал даром предсказывать будущее. Потому ему кое-что и удалось. И онникогда не жаловался и не ссылался, как сейчас модно, на «неблагоприятныеобстоятельства». В отличие от нытиков, которых нынче прямо пруд пруди, и всеготовы привести сотни причин собственных неудач. Нет, наш Вольфганг не изтаких. Вы просите подробнее? Сейчас расскажу.
Нет,это было не ясновидение, и не какие-то, упаси боже, пророческие способности – отакой ерунде речи быть не может, я вас постыдился бы ради этого отвлекать, auf Ehre*,господа, действительно, как можно? Только простой здравый смысл, помноженный наинформированность. Никаких чудес. Там где присутствует здравый смысл, чудеса ивот эти… да, случайности, исключены. Почти исключены.
И,все-таки, скажу я вам, сохранять здравый смысл не так уж просто. Сказать легко,а вот сделать… В наше-то запутанное время. А тогда приходилось еще сложнее.Такие дела вертелись – о-го-го. Не увернешься – попадут жерновами по голове ипрости-прощай. Не всякому под силу было за жизнь зацепиться, не то, что неутратить ясный рассудок и способность к трезвому анализу окружающей действительности.Наши, между прочим, исконные немецкие качества. Вы-то помнить не можете… Что выговорите? Извините, я немного туговат на ухо – годы, понимаете. А, вы об этомчитали. И в школе тоже… Хорошо, конечно – вам очко засчитывается, полновесное,но одно дело читать, а совсем другое – жить. Вы и об этом читали? Но ведь вшколе-то об этом вряд ли…
Ладно,продолжим. Так вот, в этой, довольно редкой в те годы способности всепросчитать, прикинуть, подвести баланс и принять верное решение состоял главныйталант нашего дорогого Вольфганга. Хотя это заметили не сразу. И не все.Конечно, кое-что было понятно еще до того, как он стал лейтенантом, даже скажу,задолго до торжественного дня офицерской присяги. Уже мальчиком – все отмечали,и соседи, и родственники – был задумчивым и старательным, не то, что некоторые.Не шалил, почти совсем не шалил, разве что в футбол поигрывал, но ведь этонормально, не правда ли? Нет, бегать в потной куче за мячом было не по нему. Ноне отлынивал, а любил стоять на воротах – в отличие от остальных сверстников.Причем неплохо это делал, чуть ли не заранее угадывал направление удара. В иноевремя, может быть, и стал футболистом. Знаете, сколько они теперь зарабатывают?
Дажеинтересно, отчего он сразу решил встать в рамку? И никто не возразил, конечно.Ведь это редкость – мальчишкам обязательно подавай в нападение. Да и потом,когда подрастут, тоже… Так, о чем я? Ах, да, конечно – детство. Все именно тамначинается, а у некоторых – там же и заканчивается. Так и остаются они – во дворе,на футбольной площадке, но уже без мяча. Навсегда. Но не в нашем случае – туткак раз все наоборот. Иначе в моем рассказе не было бы никакого смысла.
Вольфгангуже с начальных классов упорно занимался математикой – у него были заметныеспособности, учителя утверждали: очевидная склонность, почти талант. Радостьродителей, гордость школы. Да-с, именно, извините за трескучую фразу. Потому,конечно, он сразу угодил в артиллерию. Его же призвали в 38-м, а тогда еще былпорядок – во всем. Математик – значит, в артиллерию. И он там себя немедлясумел показать. Это, кстати, доказывает мою правоту – если налицо порядок, тонужные люди оказываются на своих местах. Вы понимаете?
Когдавходили в Польшу, уже был унтер-офицером, командиром орудия. Да, несмотря на возраст.Тут же отличился, в первую неделю. Проявил уместную инициативу, по ходуартподготовки перевел орудие на лучшую позицию, увеличил угол обстрела, нанесзначимый урон противнику. Был представлен к повышению, награжден – вот так-то.Все по заслугам, я же говорю – порядок.
Вотпуск вернулся героем. И сразу, заметьте, сразу сделал предложение ЭльзеХофмейстер – она жила прямо через дорогу. Ну, это так только говорится, чточерез дорогу – на самом деле, там надо было идти несколько минут в сторонуратуши, но, конечно, недалеко. По-видимому, у них все было сговорено, тольконикто не знал. Молодые они такие, народ скрытный, особенно, когда им нужно. Этомы, дряхлые развалины, болтать горазды, а они – себе на уме. Всегда так было. ИВольфганг все продумал заранее, вот что важно. Старые-то Хофмейстеры были людизажиточные, полдома занимали, шутка ли, ну а Ортеры жили куда скромнее. Так чтомогли получиться всякие, понимаете, классовые разногласия.
ПапашуВольфганга еще в ту войну подранило, в Бельгии, уже под самый конец. Неповезло. Еще хорошо, врачи постарались, спасли руку – лучше такая, вывернутая,чем совсем никакой. Тогда ведь калек было море разливанное, с костылями дапротезами, а он все-таки ничего – бодренько так вышагивал, даже со временемнаучился управлять своей оглоблей, почти как здоровой. Вот что значитдисциплина. И еще надо обязательно здесь сказать – старый Ортер всегда старалсяработать, все знали. Настоящая трудовая косточка. Постоянно сновал туда-сюда,