Страницы Миллбурнского клуба, 2 - Страница 18

Вреальной жизни происходит нечто сугубо субъективное. Узкая группа людей (необязательно осознающая себя как единая группа) работает над многостороннимописанием и обобщением языков всех говорящих на некотором национальном языке.

Членыэтой группы (будем чисто условно называть их академиками) создаюторфографические, толковые и другие языковые словари, а также различные правила,или нормы. Система этих правил (норм) включает, например, такие аспекты языка,как словообразование, произношение, постановка ударений, употребление слов,объединение слов в словосочетания и предложения, употребление устойчивыхсловосочетаний, написание слов, постановка знаков препинания. Все это всовокупности своей и составляет нормативный национальный язык. Другое название,которое часто используется для нормативного языка, – это литературный язык.

Какя уже отмечал в предыдущих разделах, реальным является только тот язык, накотором говорит хотя бы один конкретный индивидуум. Все остальное являетсяабстракцией. Национальный язык, понимаемый как совокупность всех близких языковиндивидуумов, составляет первую ступень абстракции. А нормативный(литературный) язык, который является в некотором смысле подмножествомнационального языка, представляется, таким образом, как вторая ступеньабстракции.

Однакона пути создания нормативного языка возникает одна проблема. Она заключается втом, что это так только предполагается, что наши академики работают надописанием и обобщением языков всех индивидуумов кластера. На самом деле, каклегко понять, каждый из академиков принимает во внимание только свой собственныйиндивидуальный язык.

Поэтому поводу один читатель моих заметок позвонил мне и сказал, что я не совсемправ. Потому что, мол, академики перед тем, как что-то такое придумать,полжизни потратили на то, чтобы изучить кучу всяких особенностей языковиндивидуумов, относящихся ко всем возможным группам. Не может, мол, академикделать выводы только на основании своего собственного языка. На то, мол, он иакадемик.

Конечноже этот читатель был тысячу раз прав. И я с ним абсолютно и полностью согласен.Я имею в виду, что согласен с этим читателем в том, что академики изучают многовсякого, прежде чем делают какие-то выводы. Но в то же время этот читатель былв чем-то и неправ. И я отсылаю его в конец первого раздела, где я пояснял, чтоязык индивидуума включает также понимание языка других индивидуумов и многодругого прочего. Конечно, академики отличаются от простых смертных тем, чтоязыком других людей интересуются не по воле жизненных обстоятельств, а по долгуслужбы. Они приобретают сведения о языке других людей примерно таким жеобразом, как многие учат иностранные языки. Об обширных познаниях академика вобласти изучения языков каких-то групп людей можно говорить на том жеосновании, на котором мы говорим о знаниях какого-нибудь способного молодого человека,изучившего в колледже шесть иностранных языков. А ведь даже для того, чтобызнать хотя бы только один немецкий язык примерно так же, как знает егокакой-нибудь винодел в маленьком городке на Рейне, нашему студенту нужно былобы прожить свою жизнь жизнью этого винодела. И нашему академику, чтобы знатьрусский язык примерно так же, как его знает, скажем, человек, только чтовышедший из заключения, где он провел пятнадцать лет, нужно было бы провести теже пятнадцать лет в заключении. Боюсь только, что тогда наш академик, наверное,уже не был бы академиком.

Однаждымне возразили, сказав, что, мол, не такая уж это большая беда, если академикине очень-то в курсе всякого там блатного, тюремного или лагерного жаргона. И янемедленно согласился с этим. Потому что я всегда соглашаюсь, когда мневозражают корректно. Действительно, это не только не беда, но это большоесчастье, что какой-то академик не в курсе лагерного жаргона. Я бы дажесогласился, что, возможно, пример мой не очень удачен. И был бы готов этотпример заменить каким-то другим. Но это только в том случае, если бы я не писалэти мои заметки на русском языке в самом начале 21 века и если бы я не приводилтак много примеров, относящихся к русскому языку. А для русского языка лагерныйпример – это для нынешнего момента самый удачный пример. Потому что запоследние сто лет лагерная группа среди всех русскоговорящих была одной изсамых многочисленных.

Атеперь рассмотрим нормативный, или литературный, язык – эту вторую степеньабстракции – подробнее. Что мы можем сказать о свойствах нормативного, илилитературного, языка? Зависит ли он от времени? Как воспринимают егоиндивидуумы?

Литературныйязык естественным образом зависит от его создателей. А язык создателей меняетсясо временем. Поэтому очень трудно поверить в то, что ни один из создателейлитературного языка никогда не захочет сделать никаких изменений в нем,несмотря на то что каждый из них, по всей видимости, замечает изменения своегоязыка. Эти изменения, кстати, создатели литературного языка не обязательносчитают (как считаю, например, я) изменениями своего языка. Они могут считатьих изменениями языка окружающих их людей или изменениями языка вообще, невполне понимая, что они под этим имеют в виду.

Далее,литературный язык по-разному понимается различными индивидуумами по разнымпричинам. Во-первых, каждый индивидуум знакомится со своим набором элементовлитературного языка. Я имею в виду под этим различные источники информации (втом числе различные учебные пособия), различные способности, желания ивозможности людей при изучении этих источников, трактовку нормативов разными