Я хотел бы ни очем
Еще разпоговорить,
Прошуршатьспичкой, плечом
Растолкатьночь, разбудить…
***
Язык булыжникамне голубя понятней,
Здесь камни – голуби,дома – как голубятни.
И светлымручейком течет рассказ подков
По звучныммостовым прабабки городов...
***
Вы, сквадратными окошками
Невысокиедома,-
Здравствуй,здравствуй, петербургская
Несуровая зима.
***
Художник намизобразил
Глубокийобморок сирени
И красокзвучные ступени
На холст, какструпья, положил.
11. Лирика. Сюда я включалтолько те стихи, где личностное начало и переживание были явственно ощутимы,независимо от темы. Здесь у меня возможен субъективизм (ибо, при желании,буквально все можно назвать личностным и, стало быть, лирическим), но ястарался. Часто если «лирический герой» и личность поэта («я») совпадали, яотносил стихотворение в эту категорию; но лиризм чувствуется и там, где героякак такового нет (как в последнем примере ниже). Для иллюстрации «от противного»– вот зарисовка, которая, в моем понимании, не является лирической:
Как народнаягромада,
Прошибая землюв пот,
Многоярусноестадо
Пропыленноюармадой
Ровно в головуплывет:
Телки с нежнымибоками
Ибычки-баловники,
А за нимикораблями
Буйволицы сбуйволами
Исвященники-быки.
А вот такие – являются:
Держу пари, чтоя еще не умер,
И, как жокей,ручаюсь головой,
Что я еще могунабедокурить
На рысистойдорожке беговой.
***
Наша нежность –гибнущим подмога,
Надо смертьпредупредить – уснуть.
Я стою утвердого порога.
Уходи, уйди,еще побудь.
***
Шестого чувствакрошечный придаток
Иль ящерицытеменной глазок,
Монастыриулиток и створчаток,
Мерцающихресничек говорок.
Недостижимое,как это близко –
Ни развязатьнельзя, ни посмотреть, –
Как будто вруку вложена записка
И на нее немедленноответь...
12. Тоска, тревога, усталость, печаль.
Промчались днимои – как бы оленей
Косящий бег.Срок счастья был короче,
Чем взмахресницы. Из последней мочи
Я в горстьзажал лишь пепел наслаждений.
***
Помоги,Господь, эту ночь прожить,
Я за жизньбоюсь, за твою рабу...
В Петербургежить – словно спать в гробу.
***
Мы с тобой накухне посидим,
Сладко пахнетбелый керосин;
Острый нож дахлеба каравай...
Хочешь, примустуго накачай,
А не то веревоксобери
Завязатькорзину до зари,
Чтобы намуехать на вокзал,
Где бы насникто не отыскал…
13. Шутка, юмор, ирония
Ой ли, так ли,дуй ли, вей ли –
Все равно;
Ангел Мэри, пейкоктейли,
Дуй вино.
Я скажу тебе споследней
Прямотой:
Все лишь бредни– шерри-бренди,
Ангел мой.
***
И, может быть,в эту минуту
Меня натурецкий язык
Японец какойпереводит
И прямо мне вдушу проник.
***
У старикаМоргулиса глаза
Преследуют моевоображенье,
И с ужасом я вних читаю: «За
Коммунистическоепросвещенье»!
14. Темные по содержанию стихи. Темными я считал те стихотворения (а не отдельные строки – см.об этом 15.), в которых не понимал содержания и даже порой общейнаправленности. В качестве примеров поэтому я привожу именно целые стихи.
Были очи острееточимой косы –
По зегзице взенице и по капле росы,-
И едванаучились они во весь рост
Различатьодинокое множество звезд.
«Очи острее ... косы» подразумевает (по типу «острый глаз») оченьхорошее зрение (взгляд). Но раз коса «точимая» – то она не острая, а «остреетупого» – любое, не обязательно острое. «Зегзица», по Далю, – нечто вроде «докуки»;может быть, метафорически, поэт имел в виду «соринку в глазу» (другое значение– «кукушка» – подходит еще меньше). А при чем тогда «по капле росы», котораясимволизирует что-то противоположное соринке, прозрачное и чистое? Что такое «очи…научились во весь рост»? Если очи хорошо видят, то я ожидал бы «но едванаучились», а не «и едва научились» (в смысле «видят несмотря на то, что острые»).«Одинокое множество звезд» при желании можно воспринять как интересную и дажеглубокую метафору (вселенная – множество звезд – одинока, ибо равна самой себе,а другого ничего нет). Но если так, то от чего «различать» (отличать), коливселенная одинока?
А посредитолпы, задумчивый, брадатый,
Уже стоялгравер – друг меднохвойных доск,
Трехъяройокисью облитых в лоск покатый,
Накатом истинысияющих сквозь воск.
Как будто яповис на собственных ресницах
В толпокрылатомвоздухе картин
Тех мастеров,что насаждают в лицах
Порядок зренияи многолюдства чин.
Здесь невнятно все, от концепции до отдельных элементов. «Гравер»– это, надо полагать, буквально, а не иносказательно (но, возможно, символ «художника»).Почему доски «меднохвойные» – не знаю, как и не знаю про трехъярую окись. Чтотакое «лоск покатый»? А «накат истины»? Повисание на собственных ресницах – символмучения? Широко открытых глаз? «Толпокрылатый»? Мастера могут как-то насаждать «порядокзрения», но «многолюдства чин»? Вообще, причем здесь «чин» (как иерархия? какпорядок?)? И о чем весь стих? О восхищении некоторой живописью? Все это крайнетемно.
Но П. Нерлер, однако, вполне может снисходительно улыбнуться и заметить,что для кого темно, а для кого не очень; раз есть «ресницы», то ясно, что речьидет о бурном романе О. М. с Ольгой Ваксель, которая называла его «ресничками», и что,стало быть, это надо трактовать совсем по-другому и т.д. [9]. И мне будет нечемвозразить – возможно, и надо. Я вынужден постоянно себя одергивать и в